— Нет, не сон. — Глаза мальчика налились слезами. — Это пел Мариллон. Твой отец сказал, что он умер, а он живой.

— Он правда умер. — Слова Роберта пугали ее. Довольно и того, что он такой хилый и хворый, — что, если он к тому же повредился умом? — Это правда, зяблик. Мариллон очень любил твою леди-мать и не мог жить после того, что с ней сделал. Вот он и шагнул в небо. — Тела она не видела, как не видел и Роберт, но не сомневалась в смерти певца. Это лорды Хартии убили его, подняв свой вздорный мятеж.

— Но я каждую ночь его слышу! Даже когда закрываю ставни и прячу голову под подушку. Зря твой отец не отрезал ему язык. Я говорил ему, а он не послушался.

Язык был оставлен ему для признаний.

— Будь хорошим мальчиком и кушай овсянку, — попросила Алейна. — Для меня.

— Не хочу овсянку. — Роберт запустил ложку через всю комнату. Она попала в гобелен и запачкала белую шелковую луну. — Лорд хочет яиц!

— Пусть лорд ест овсянку и скажет спасибо, — сказал Петир Бейлиш, появившись в дверях вместе с мейстером Колемоном.

— Слушайтесь лорда-протектора, милорд, — поддержал мейстер. — Ваши лорды-знаменосцы поднимаются на гору, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение, и вы должны подкрепить свои силы.

Роберт потер глаза.

— Отошлите их прочь. Не хочу их видеть. Если они явятся, я их отправлю в полет.

— Мне бы хотелось того же, милорд, однако я обещал, что здесь им не причинят вреда, — сказал Петир. — Как бы там ни было, уже поздно отсылать их обратно. Они, вероятно, уже добрались до Каменного Замка.

— Почему они не дают нам покоя? — жалобно спросила Алейна. — Мы им ничего дурного не сделали. Что им нужно от нас?

— Самую малость — лорда Роберта и Долину, — улыбнулся Петир. — Их будет восемь — с ними лорд Нестор, который служит проводником, и еще Лин Корбрей. Сир Лин не тот человек, чтобы усидеть на месте, когда дело пахнет кровью.

Алейну это вряд ли могло утешить. Лин Корбрей убил на поединке почти столько же человек, сколько в бою. Она знала, что он получил свои шпоры во время восстания Роберта, сражаясь сперва против Джона Аррена у ворот Чаячьего города, а затем под его знаменами на Трезубце, где он сразил принца Ливена Мартелла, белого рыцаря Королевской Гвардии. По словам Петира, принц был уже весь изранен к тому времени, как ход битвы привел его к последнему танцу с Покинутой. «Но с Корбреем об этом лучше не заговаривать, — присовокупил к своему рассказу Мизинец. — Те, кто пытался, получили случай расспросить на этот счет самого Мартелла — глубоко в преисподней». Если хотя бы половина того, что она слышала от стражи Гнезда, правда, то Лин Корбрей опаснее всех шестерых лордов Хартии, вместе взятых.

— Зачем он сюда поднимается? — спросила Алейна. — Я думала, Корбреи за вас.

— Лорда Лионеля мое правление устраивает, но у его братца на все свои взгляды. Это Лин на Трезубце выхватил Покинутую у раненого отца и убил человека, нанесшего рану. Пока Лионель оттаскивал старика в тыл к мейстерам, Лин возглавил атаку на дорнийцев, грозивших левому крылу Роберта, разнес их ряды и убил принца Ливена. Поэтому старый лорд, умирая, завещал Покинутую младшему сыну. Лионель, получивший земли, замок, титул и деньги, все еще полагает, что его незаконно лишили наследия предков, в то время как Лин… словом, Лионеля он любит не более, чем меня. Недаром же он так рьяно искал руки Лизы.

— Я не люблю сира Лина, — вмешался Роберт. — Отошлите его вниз. Я его не пущу сюда. Матушка говорила, что наше Гнездо неприступно.

— Ваша матушка скончалась, милорд, и Гнездом вплоть до вашего шестнадцатилетия буду управлять я. Принеси его милости другую ложку, Мела, — приказал Петир сгорбленной служанке, маячившей у ведущих на кухню ступеней. — Он еще не доел овсянку.

— Не стану есть! Лети, овсянка! — На сей раз Роберт метнул в воздух деревянную миску со всем ее содержимым. Петир успел увернуться, но мейстеру она угодила в грудь, заляпав лицо и плечи, отчего он завопил совсем не по-мейстерски. Алейна бросилась успокаивать маленького лорда, но поздно — припадок уже начался. Мальчик сбил на пол кувшин с молоком и сам повалился вместе со стулом. Алейне он попал ногой в живот так, что она согнулась.

— О боги праведные, — с отвращением произнес Петир.

Мейстер, с овсянкой на лице и в волосах, поспешил к своему питомцу, бормоча ласковые слова. Один комок густой слезой сползал у него по щеке. Все-таки этот приступ не такой сильный, как в последний раз, утешала себя Алейна. Когда мальчика перестало трясти, на зов Петира пришли двое стражников в небесно-голубых плащах и серебристых кольчугах.

— Уложите его в постель и поставьте пиявки, — сказал лорд-протектор, и один из часовых взял мальчика на руки. Я бы и сама могла его отнести, подумала Алейна. Он весит не больше куклы.

— Лучше бы отложить переговоры на другой день, милорд, — задержавшись, сказал Колемон. — После смерти леди Лизы припадки усилились и стали чаще. Я то и дело пускаю ребенку кровь, даю ему сонное вино и маковое молоко, однако…

— Он спит двенадцать часов в сутки, — сказал Петир. — Иногда он должен и бодрствовать.

Мейстер запустил пальцы в волосы, стряхнув на пол овсянку.

— Леди Лиза давала его милости грудь при каждом недомогании. Архимейстер Эброз утверждает, что материнское молоко обладает целебными свойствами.

— Вы советуете найти для него кормилицу, мейстер? Для лорда Орлиного Гнезда и Защитника Долины? А отлучить когда прикажете — в день его свадьбы? Чтобы он от соска кормилицы перешел сразу к жениному? — Петир издевательски рассмеялся. — Не думаю. Предлагаю вам изыскать другой способ. Мальчик любит сладкое, так?

— Сладкое?

— Ну да. Пироги, пышки, варенье, сотовый мед. Вы не пробовали добавлять в его молоко «сладкий сон»? Всего щепотку, чтобы он успокоился и трясучка его не мучила.

— Щепотку? — У мейстера дернулся кадык. — Совсем чуть-чуть и не слишком часто… да, надо попробовать…

— Вот и попробуйте, прежде чем вывести его перед лордами.

— Воля ваша, милорд. — И мейстер, позвякивая цепью, заспешил прочь.

— Отец, — сказала Алейна, — хотите овсянки на завтрак?

— Терпеть ее не могу. — Он смотрел на нее глазами Мизинца. — Лучше я позавтракаю твоим поцелуем.

Дочь не должна оказывать отцу в поцелуе, поэтому она подошла и чмокнула его в щеку.

— Какое послушание, — одними губами улыбнулся Мизинец. — Исполни еще одну мою просьбу: вели повару подогреть красного вина с изюмом и медом. Наши гости иззябнут после долгого восхождения. Будь с ними мила и предложи им вина, хлеба и сыра. Что у нас там осталось из сыров?

— Белый острый и тот, с дурным запахом.

— Подай белый — и смени платье.

Алейна бросила взгляд на свой сине-красный подол.

— Разве оно…

— Оно слишком отдает домом Талли. Вряд ли лордам Хартии понравится, что моя побочная дочь расхаживает в платье моей покойной жены. Выбери что-нибудь другое, только не голубое с кремовым — об этом-то, думаю, тебе не надо напоминать?

— Нет. — Голубой и кремовый — цвета дома Арренов. — Вы сказали, их восемь… значит, Бронзовый Джон тоже будет?

— Единственный, кто хоть что-нибудь значит.

— Бронзовый Джон меня знает. Он гостил в Винтерфелле, когда его сын отправился на север, чтобы надеть черное. — Она тогда по уши влюбилась в сира Уэймара, смутно помнилось ей, — но что взять с маленькой глупышки, которой она была в той прежней жизни. — А в Королевской Гавани, на турнире десницы, лорд Ройс видел Сансу Старк еще раз.

— Ройс, конечно, заметил твое хорошенькое личико, — Петир приложил палец к подбородку, — но ведь оно было одним из тысячи. Он наверняка больше следил за турниром, чем за какой-то девочкой среди зрителей. Что до Винтерфелла, то там Санса была совсем ребенком, к тому же рыженькой. Моя дочь — взрослая, красивая девушка, и волосы у нее каштановые. Люди видят то, что ожидают увидеть, Алейна. — Он поцеловал ее в нос. — Вели Мадди развести огонь в горнице. Я приму лордов там.